Эта книга написана специально, чтобы вызвать раздражение у таких, как я. Нет, не вся целиком, а в той своей разрекламированной части, которая про протесты. То, что там написано, по определению должно, ну если не задевать, то как-то царапать тех, кто протестам сочувствовал, тех, кого волнует судьба нынешних заключенных, которых такие, как я, называют политическими, а Пелевин представляет как неумных и безвольных заложников гламура и дискурса.

В этом есть определенная смелость — ведь такие, как я, в принципе и есть читатели Пелевина. И, даже сидя в своем окопе, или где он там сидит, он не может не понимать, что, аттестуя события прошлого года как «гламурные волнения, когда дамы света в знак протеста против деспотии перестали подбривать лобок, а их любовники-олигархи вынуждены были восстать против тирана», он отвращает от себя своих же пропагандистов — тех, кто когда-то объявил «Чапаева и Пустоту» главной книгой девяностых.

То есть автор демонстративно показывает, что с настроениями потенциальной аудитории считаться не собирается и что вообще если его и волнует чье-нибудь мнение, так только мнение Будды.

Но эта поза тут вообще не работает. Потому что каламбуры здесь довольно тупые («“Гроза двенадцатого года”, также известная как “революция п…атых шубок”», «“Pussy Riot” и “дело Мохнаткина”» — в «Коммерсанте», например, заголовки, построенные на игре с фамилиями, всегда считались делом последним, уже практически ниже плинтуса). А рассуждения здесь довольно вторичные («Ухитриться даже из либерализма сделать грязную советскую неправду — это уникальное ноу-хау российского околовластного интеллигента, уже четверть века работающего подручным у воров» — этот пассаж, например, выглядит копипастом из какой-то фейсбучной дискуссии). И потому что читать вот сейчас у Пелевина, что протесты — это кремлевско-чекистский проект (сам-то Кремль, конечно,-- тоже проект зловещих низших сил, которые, в свою очередь, тоже кого-то там проект; в симпатии к теперешней российской власти этого писателя все же упрекать не приходится),-- это не раздражает, а скорее, наводит на плодотворные раздумья. О том, до чего же можно дойти, если эдакой мертвой хваткою держаться за позицию самоутешительного презрения.

То есть даже этой своей задачи — раздразнить и раздразнить по-настоящему таких, как я, новый пелевинский роман не выполняет. Он, надо сказать, вообще никаких задач не выполняет. Даже такую очевидную, как заинтересовать читателя. Причем, казалось бы, тут тебе и влюбленные вампиры, и граф Дракула, и овеществляющиеся компьютерные игры, и трипы в загробную жизнь — это ведь просто постараться надо, чтоб было скучно. Но скучно очень.

Кстати, все то, что про протесты,-- это такая вставная челюсть в новый пелевинский роман. И это вообще совсем не длинное и совсем не главное: для автора на сей раз важно не подобрать магически-конспирологический ключ к действительности, а высказать разнообразные глубокие мысли о смерти и небытии, об одиночестве и страдании. То есть «Бэтман Аполло» — это, можно сказать, классический роман идей. Только, в отличие от, например, «Волшебной горы» Томаса Манна, идеями обмениваются здесь не адвокат-прагматик и иезуит-мистик, а граф Дракула и огромная самка летучей мыши — так и времена ведь изменились.

Начинается «Бэтман Аполло» ровно там, где закончился «Ампир “В”»: это сиквел того вампирского романа семилетней давности. Главный герой тот же — молодой вампир Рама, да и вся диспозиция повторяется. Вампиры подпитываются «баблосом», являющим собой некий метафизический концентрат денег, и морочат людей при помощи гламура и дискурса, являющих собой «электроды, между которыми возникает ослепительная дуга, скрывающая от человека все остальные аспекты бытия». (В первом романе объяснялось гораздо проще и смешнее: «Гламур — это секс, выраженный через деньги, дискурс — это секс, которого не хватает, выраженный через деньги, которых нет»).

Но если в «Ампире “В”» автор еще снисходил до того, чтоб как-то заниматься сюжетом, то сейчас ему совсем не до этого. То есть события в «Бэтмане» имеются, но все они какие-то проходные и необязательные. Следуя сформулированному в авторском послесловии завету Сэмюэла Беккета, «который, кажется, говорил, что если в первом акте на сцене стоит виселица, то в третьем она должна выстрелить», Пелевин хотя и рассыпает по первой части повествования намеки, которые, как виселица, выстреливают в конце (такая мастеровитость при нем осталась), однако делает он это без всякого видимого, вернее, прочитываемого увлечения.

Увлеченность же, собственно, имеется вот где. «Наши “я” цикличны и зависят от пейзажа. Они так же мало отличаются друг от друга, как бесконечные поколения амазонских индейцев или тамбовских крестьян… Но надолго понять, что в человеке нет настоящего “я”, некому. Любое “я”, которое это понимает, через миг сменяется другим, которое об этом уже не помнит». И так почти пятьсот страниц.

Со времени «Чапаева и Пустоты», где тоже было много (хоть и не столько) такого, это все как-то захваталось, заветрилось и выветрилось. Вообще эти бесконечные философские разговоры в «Бэтмане Аполло» больше всего напоминают беседу двух выпендривающихся друг перед другом первокурсников за столиком в недорогой кофейне: каждый хочет поразить другого мудростью невероятной глубины и парадоксальности и именно поэтому неизменно произносит банальность. У Пелевина это, конечно, куда больше повторы себя, чем повторы других, но впечатление именно такое.

Хотя нет, есть там и яркие мысли. Например, что фраза «Don't suck my dick» более оскорбительна, чем традиционное «Suck my dick». Такой, как я, это и в голову не приходило. А ведь правда.